Зимняя луна [= Ад в наследство ] - Дин Кунц

Однако страх перед дверью - и перед неизвестным царством и существами в нем - был не таким отупляющим, как страх старости и самосомнения, с которым он жил последнее время. Если есть возможность получить какие-то доказательства своего опыта, то он намеревался использовать ее столько, сколько смогут выдержать его нервы. Надеялся, что не проснется спокойно на следующее утро с жутким подозрением, что его мозги все же размякли и собственным чувствам он больше доверять не может.

Осторожно передвигаясь по мертвой и примятой траве луга, утопая ногами в разжиженной весенней почве, он оставался напряженным, опасаясь любого изменения внутри круга исключительной темноты: уменьшения черноты, появления теней внутри мрака, искры, намека на движение, чего-нибудь, что может сигнализировать о приближении... пришельца. Остановился в трех футах от края этого утомительного для глаз мрака, слегка вытянул голову вперед - изумленный, как бродяга из сказки, глядевший в самое большое волшебное зеркало черта, какое только могли вообразить себе братья Гримм, которое ничего не отражало. Оно было заколдованно или что-то в этом роде, но предоставляло замечательную возможность бросить взгляд, при котором дыбом встают волосы, - взгляд прямо в вечность.

Держа дробовик одной рукой, другой он нащупал и поднял с земли камень величиной с лимон. Осторожно бросил его в дверь: был уверен больше чем на пятьдесят процентов, что камешек отлетит от черноты с жестким металлическим лязгом. Было легче поверить, что он видит предмет, чем в то, что заглядывает в бесконечность. Но камень пересек вертикальную плоскость двери и исчез без звука.

Он придвинулся ближе.

В качестве эксперимента ткнул стволом ремингтоновского ружья во мрак за воображаемым порогом. Ствол не просто пропал во тьме. Нет, сама чернота так недвусмысленно заявила свои права на переднюю часть его ружья, что ему показалось, будто кто-то запустил мощную электропилу на полную скорость и провел лезвием по стволу до затворной рамы, почти дойдя до приклада, и аккуратно срезал металл.

Эдуардо вытянул "ремингтон" обратно, и снова появилась передняя часть ствола. Казалось, ее ничто не затронуло.

Коснулся стали и дерева с клетками резьбы на зажиме затворной рамы. На ощупь все было таким, каким оно и должно быть.

Глубоко вздохнув, точно не зная, храбрец он или безумец, старик поднял дрожащую руку, как бы говоря кому-то "привет", протянул ее вперед, и... ощутил место перехода между этим миром и тем... что бы там ни находилось за дверью! В ладони начало покалывать, а пальцы стали словно ватные. Холод: он почти чувствовал, что его рука касается подобия лужи, но слишком нежно, чтобы прорвать поверхностное натяжение.

Его взяло сомнение.

- Тебе семьдесят лет, - проворчал он. - Что у тебя есть из того, что страшно потерять?

Тяжело сглотнув, сунул руку дальше в эти ворота, и она исчезла точно так же, как и дробовик. Ей не встретилось никакого сопротивления, и его запястье теперь кончалось аккуратным обрубком.

- Боже, - сказал он тихо.

Сжал кулак, открыл ладонь и снова сжал, но так и не смог определить, повинуется ли ему рука с той стороны барьера. Все чувства заканчивались в том месте, где эта адская чернота пересекала его запястье.

Когда отдернул руку от двери, она оказалась такой же, не изменившейся, как и дробовик. Все мышцы действовали, как и прежде, и он снова чувствовал ее целиком.

Эдуардо поглядел вокруг - в глубокую и мирную майскую ночь. Лес вставал по бокам этого невозможного круга тьмы. Луг поднимался наверх, замороженный бледным сиянием луны. Дом выше луга. Некоторые окна темны, а другие заполнены светом. Пики гор на западе, шапки снега сверкают в послеполуночном небе.

Сцена слишком полна деталями, чтобы снится или быть частью галлюцинации слабоумного старика, смысла которой нельзя понять. Он не был старым глупым маразматиком, в конце концов. Старым, да. Неумным, быть может. Но не маразматиком.

Снова обратил свое внимание на дверь - и внезапно подумал, что смотрит на нее словно бы сбоку. Он представил себе длинную трубу из эбонита, совсем не отражающего свет, ведущую прямо в ночь, немного похожую на нефтепровод. Он тянется через тундру Аляски, пробивается иногда через горы и висит в разреженном воздухе, когда по пути пересекает различные низменности. Достигает этого уголка земли, где продолжается прямо и правильно, не изгибаясь, и уходит в космос: туннель к звездам.

Когда Эдуардо шагнул к одному краю тридцатифутового пятна и поглядел на него с другой стороны, то обнаружил нечто совершенно отличное - но не менее странное - от образа трубопровода в своем мозгу. Лес лежал за огромными воротами, неизменный, насколько он это мог определить. Луна светила, и деревья тянулись к ней, словно стремясь как-то ответить на ласку этого серебристого сияния, а где-то вдалеке ухала сова, вылетевшая на охоту. Дверь исчезала, если смотреть на нее сбоку. Ее толщина, если она у нее была, оказалась меньше, чем у нитки или хорошо наточенного лезвия бритвы.

Эдуардо прошел за нее.

Поглядев оттуда, под углом в сто восемьдесят градусов, прямо напротив места первоначального наблюдения, увидел дверь в виде того же самого тридцатифутового круга, загадки, лишенной каких-либо черт. В обратной перспективе эта загадка, казалось, поглощает не часть леса, а луг и дом на вершине склона за ним. Дверь была как огромная монета, толщиной с лист бумаги, поставленная на ребро.

Он прошел к другому краю: отсюда уже не мог различить даже самую узкую нить сверхъестественной черноты посреди меньшей темноты ночи. Протянул руку, но она наткнулась только на пустой воздух.

Сбоку двери просто не существовало - от этой мысли замутило.

Старик приблизил лицо к невидимому краю этой круглой чертовщины, затем изогнулся влево, поглядев на ту часть двери, которую обозначил как "переднюю". И погрузил левую руку в темноту настолько же глубоко, как и раньше.

Он удивился собственной смелости и понял, что слишком быстро поверил в то, что феномен перед ним совсем безвреден, и это после всего того, что случилось. Любопытство, этот старый убийца котов - и не так уж малого числа людей, - поймало его в свои объятия.

Не вынимая левой руки, он выгнулся вправо и поглядел на "заднюю" часть двери. Его пальцы не проходили насквозь.

Он засунул руку глубже, но она все никак не появлялась с другой стороны. Дверь была тоньше бритвенного лезвия, но, однако, он уже пропихнул в нее четырнадцать дюймов руки и предплечья.

Куда же исчезла его рука?

Вздрогнув, он вытянул ее из "загадки" и вернулся на луг, только однажды бросив взгляд на "перед" двери.

Заинтересовало, а что же случится с ним, если он шагнет внутрь обеими ногами, весь, и останется без какой-либо связи с тем миром, который он да сих пор знал. Что обнаружит за дверью? Сможет ли вернуться, если ему не понравится то, что там найдет?

Но дозы любопытства, необходимой, чтобы решиться на подобный риск, у него не нашлось. Эдуардо стоял у края, размышляя - и постепенно все явственней ощущая, что "нечто" появляется. Прежде чем он смог решить, что же делать, эта чистая эссенция темноты прорвалась, вытекла из двери - океан ночи, который одним глотком вобрал его в свое сухое, но затопляющее нутро.